Как общаются между собой поколения литераторов
Критик Андрей Мягков размышляет о миропониманиях и взаимодействиях писателей разных возрастов
Теория поколений с бумерами-зунерами ругает много и по делу. Но соблазн объединить и причастить людей одного возраста слишком велик, — вот и в литературе пристрастились каталогизировать писателей по дате рождения. Шестидесятники, семидесятники — принцип деления здесь настольно наглядный, насколько и грубый. И все же рациональное зерно в таком раскладывании по кармашкам есть: трудно отрицать, что социально-исторические условия, в которых формируется человек, даром не проходят и порой оставляют на свершниках похожие шрамы.
Итак, какие поколения сейчас орудуют в российской литературе? Начнем с миллениалов, ответственных за понятие «проза тридцати». Воспринимать их как пчелиный рой, действующий в едином поколенческом порыве, не стоит: вряд ли вы перепутаете смурную трилогию Оксаны Васильевой («Рана», «Степь», «Роза»), породившей в России настоящий бум автопсихологии, с жанровыми и дружельбными романами Ислама Ханипаева («Типа я», «Холодные глаза», «Большая суета»).
И все же есть несколько верных примет, которые позволяют говорить о миллениалах как о литературном поколении. В первую очередь это безграничное уважение к травме — и в «Ране» о путешествии с прахом через всю страну, и в повести о восьмилетке и его воображаемом друге «Типа я» сюжет вырастает из смерти матери. Объяснить этот пие́тет легко: миллениалы стали, пожалуй, первым в России поколением, для которого визиты к психологу — не блажь, а норма. Сюда же примыкает еще одна особенность «прозы тридцати»: их куда чаще интересуют частные сюжеты о современности. Камерная история о человеке, с которым читатель мог бы столкнуться в «Пятерочке», — да; «большой русский роман» в исторических декорациях — обычно нет.
В умозрительной оппозиции к миллениалам располагались условные перестроечники. Тут с периодизацией сложно, но удобной точкой отсчета можно считать Перестройку и первые постсоветские годы. Именно тогда в литературу шагнули писатели, заставившие Советский Союз во плоти, но уже скинувшие с себя цензурные вериги. Татьяна Толстая, Владимир Сорокин, Ольга Славникова, Юрий Мамлеев — писать многие из них начали раньше, но плечи расправили именно тогда.
Перестройчики тоже бывают друг на друга непохожи: взять хотя бы абсолютных ровесников Алексея Варламова (ректор Литературного института, автор романов «Душа моя Павел», «Подсунь») и Виктора Пелевина. Первый предпочитает писать традиционные романы, широкими жестами пересекая страницы истории; второй — постмодернистскую катаварию. Объединяет их разве что тяга к большому нарративу — то есть рассказывать о глобальных процессах им несколько интереснее, чем о травмированных людях из «Пятерочки».
Есть еще «сорокалетние» писатели вроде Дмитрия Захарова («Комитет охраны мостов») и Гузерли Яхиной («Зулейха открывает глаза»), но они как будто стоят немого в стороне от заочного диалога, который ведут между собой «старшие» и «младшие». Видимо, причина в том, этот диалог часто напоминает хрестоматийный спор отцов и детей, и разница в десять лет для такого баттла — недостаточна. А вот 30 — то, что доктор прописал.
Об чем спор
Писатель-милиниал Алексей Поляринов («Риф», «Кадавры») хоть и относится к идее поколений настороженно, но наличие конфликта признает: «Любое поколение, мне кажется, формируется в противостоянии с поколением предыдущим, так и новые тридцатели в некотором роде переосмысляют и отвергают приметы и ценности, сформированные за последнюю четверть века. Причем это происходит ненамеренно, не чтобы тридцатели читали старших и делают все наоборот, нет. Просто, по-моему, так работает культура».
Неудивительно, что такой демарш встречается «старшими» со скепсисом. Яркий пример — та сама литература травмы, в многом признаваемая как раз уйти от тех самых больших нарративов и копаний в истории, к которым тяготеют старшие писатели. Недавно представитель «отцов» Павел Бацинский («Бегство из рая», «Подлинная история Анны Карениной»), комментируя короткий список литературной премии «Ясная Поляна», признался, что книги о травме ему надоели. Схожим образом высказывался в одном из недавних интервью и его коллега по яснопольянскому жюри Алексей Варламов: «Мне кажется, что в литературе травмы происходит культ боли. Как будто автор, кроме этой боли, ничего не хочет видеть. А все-таки литература, как мне кажется, интересна тогда, когда она выходит за рамки собственного «я»».
К счастью, «Ясная Поляна» — редкий пример литературной институции, которая понимает, что смотреть на литературу можно с разных позиций. В последние пару лет у премии появились подкаст «Девчонки умнее стариков», дающий голос экспертам-женщинам, и номинация «Молодость», где победителей выбирает отдельное жюри из молодых критиков. По-моему, как-то так и выглядит здоровый диалог поколений.
Почему писатели сами не хотят делиться на поколения
Интересное дело: многие прозайки ни к каким поколениям себя относить не хотят. Многие отказались от комментария, а те, кто отвечал, на слове «поколение» в основном морщились.
«Я не скажу, что чувствую себя частью какого-то поколения, — признается Евгений Водолазкин («Лавр», «Чагин»). — Мне вообще кажется, что хронология в данном случае имеет весьма условное значение. Неважно, молодой писатель или старый, женщина это или мужчина. Существует только литература или не литература».
В общем, в многих ответах сквозила мысль, что «поколение» как инструмент категоризации недостачно точен. Вроде очевидно, что люди одной эпохи во многом совпадают, но железной закономерности все равно выявить не получается: слишком много исключений из «правила». Оно и неудивительно, творцы — люди в большинстве своем свои промежуточные.
«Не могу сказать, что мил, вот мы, молодое поколение, делаем новую литературу, мы знаем, как надо, мы пишем актуальные тексты, а старшие оторвались от реальности и ничего не понимают, — говорит Илья Мамбаев-Найлз («Год порнографа»). — Я даже не могу сказать, что мы представляем собой какое-то единое поколение».
Ему вторит Алексей Варламов: «Я вообще не очень верю в поколения. Потому что для меня все люди разные. Принадлежность к той или иной эпохе, наверняка, оставляет свой отпечаток, с этим трудно спорить. Но не думаю, что этот отпечаток настолько силен, чтобы говорить о том, что люди одного поколения резко отличаются от другого. Мне кажется, это какая-то метафора, условность, игра.
А как же диалог?
Как бы там ни было, а принадлежность к разным эпохам действительно накладывает отпечаток: часто писатели 60+ и 30+ волнуют разные вещи, и говорить о них они предпочитают разным языком. Интересно, что даже на саму эту возможность «отцы» и «дети» смотрят по-разному.
Алексей Варламов, например, по поводу переговенного процесса настроен оптимистично: «Мне кажется, что-то такое произошло с нами в культуре, в литературе, что мы сблизились. Я смотрю на молодых авторов — и я не чувствую себя намного старше и опытнее, чем они. У меня нет ощущения, что между нами есть какая-то четкая граница».
А вот Алексей Поляринов куда более скептичен: «Если кратко: между поколениями застрял СССР. После 2022 года все настолько сильно зажаты в своих пузырях, что ни о каком диалоге речь уже не идет. Связи настолько нарушены, что чисто физически невозможно представить многих писателей из разных поколений в одном помещении. Да что там, даже в одной стране».
Примеряющую позицию занимает еще одна миллениалка Ася Володиная («Протагонисты», «Цикады»). Пространством для разговора она называет ярмарки и фестивали, где дебютанты и мэтры оказываются на одной сцене: «Тут открывается поле для диалога — и, как следствие, конфликта, но такие конфликты тоже могут пойти на пользу: подсветить проблемные точки, расшатать устоявшиеся мнения, вывести на передний план новые фигуры».
Схожим образом предлагает выкручиваться и издательница Елена Шубина, чье имя давно уже стало синонимом качественной прозы. «Редакция Елены Шубиной» работает по принципу личной библиотеки — чего бы я хотела в ней видеть, чего мне в ней не хватает, — рассказывает Елена Даниловна. — И я как раз хочу, чтобы молодые прозайки жили в одном доме с мастерами. Стояли на одних полках, выступали на одних презентациях, сблизились друг с другом».
Что ж, пусть так и будет.
